Старая добрая фантастика. Год 1962

[danita]

Фрэнк Банта
Бумагомаратель

 Джин Ланни несмело поднял глаза на свою подружку и грустно вздохнул. Ну, конечно же. Так он и знал. По лицу Джуди Стоукс ясно читалось, что она ни на грош ему не верит. Что за чушь, говорил её взгляд красноречивее всяких слов. В жизни не слыхала более дурацкой отговорки. Если твоя шариковая ручка стала течь и кляксить или же совсем перестала писать, ты просто-напросто выбрасываешь её в ближайшую урну и в ближайшем писчебумажном магазине покупаешь себе новую. Уж конечно, не отменяешь и не откладываешь из-за этого женитьбу.  

- Дай-ка мне взглянуть на этого твоего Бумагомарателя. – Джуди откинула длинные золотистые волосы и указала на нагрудный карман Джина. – А это кто рядышком с ним примостился -  его цанговый дружок по кличке Черкун?

- Нет, это его хвост. Бумагомарателя. Познакомься. – Джин вытащил из нагрудного кармана то, что на первый взгляд казалось согнутой подковой шариковой ручкой длиной в двенадцать дюймов с зелёными полосками, распрямил её и вручил невесте.

- Змея! – вскричала Джуди.

- Ну да.

- Фу! А я-то думала, что это такие стразики. – Джуди на миг умолкла, с интересом разглядывая маленькую красноглазую змейку, но тут же опомнилась и воскликнула брезгливо и негодующе. – Выходит, когда мы обнялись, и ты прижал меня к себе, я прижалась прямо к нему!

- Ага. Я почувствовал, как он весь извивается.

- Так вот оно что! А я-то думала, это сердце у тебя так сильно бьётся!

- Но это и правда было сердце!

- А вот мы сейчас проверим. – Переступая стройными длинными ногами, девушка подошла вплотную и встала на цыпочки. – Только змею свою отложи в сторонку.

- Да, ты прав, это сердце, - объявила она несколько секунд спустя. – А я-то уж думала, ты просто пытаешься отделаться от меня дурацкими отговорками.

- Ну, что ты, - горячо сказал Джин. – Конечно же, нет. Просто Бумагомаратель – это я его так зову – в последнее время совсем от рук отбился; так что я теперь без гроша в кармане. Видишь ли, всё, что я зарабатывал, я зарабатывал благодаря ему. А теперь я на мели.

- Расскажи мне всё с самого начала, - потребовала Джуди. – Прежде всего, откуда у тебя вообще этот Бумагомаратель?

- После того, как я закончил Школу Искусств, мне захотелось посмотреть мир, и я взял себе билет на космический лайнер. Мы побывали в планетной системе Подковы – уж не знаю, почему её так назвали. На Подкове-2 я высадился – захотелось прошвырнуться. Там я и купил себе своего Бумагомарателя. Таких пишущих змеек там разводят и продают как комнатных животных, в том числе и на вывоз. Похоже, эти змейки – их главная статья экспорта. Мой тогда был совсем ещё крохотный. Змеёныш.

- Комнатный змеёныш? – заинтересовалась Джуди. – Это как комнатный котёнок или щенок? Его тоже надо приучать – ну, чтобы не пачкал где попало? Убирать за ним?

- О, нет; мой был уже приучен. Правда, пошалить любил. Иной раз он оставлял пятна на бумаге – просто так, из озорства. Или сворачивался кольцом в моей пепельнице и лежал так часами. Мне объяснили, что особо дрессировать его не надо; я и не дрессировал. Просто оставлял его в покое, когда на него находило. С возрастом он остепенился.

- И ты им рисовал?

- Ну, конечно. Их для этого и держат. Поначалу, правда, у него получался только один цвет – красный. И если я рисовал им весь день, то к вечеру он выглядел худосочным, и потом у него уходило два дня, чтобы восстановить запас. А скоро я заметил, что ему хватит и одного дня, если во время рисования он лежит всей тяжестью на моей руке – так, чтобы свисал лишь самый кончик хвоста.

- Надеюсь, тебе было не слишком тяжело, - саркастически заметила Джуди.

- Я справлялся, - серьёзно уверил Джин, не замечая иронии. - Потом – после того, как я сделал им несколько мазков на коричнево-жёлтом фоне, чтобы показать оттенок -  он научился переходить на бледный коричневато-жёлтый цвет, который так чудесно смотрится на бледно-зелёной или чуть розоватой бумаге. В чём дело, Джуди?

- Дальше! – нетерпеливо воскликнула она. – Что было дальше?

Джин расплылся в улыбке.

- Я стал писать им письма – сперва красным; потом, когда он уставал, переходил на желтоватый, чтобы дать ему передышку, потому что на желтоватый у него уходило меньше сил. Представь себе, у него оказался очень красивый почерк – изящный, элегантный. Писать ему нравилось больше, чем рисовать; стоило мне усесться за письменный стол, как он уже вползал мне на руку и свешивал хвост вниз, готовый писать. Когда его тёмно-зелёные полоски начинали светлеть – знак, что он подустал – я откладывал его, чтобы дать ему передышку; а он весь приникал к моей руке и не желал отцепляться, как будто говорил: «Да ну же, меня хватит ещё на добрых полстранички!»

- Может, он трудоголик. Но  всё равно, я не понимаю, каким образом то, что им больше нельзя писать, мешает нам пожениться.

- Это потому, что я ещё не рассказал тебе о его карьере писателя. Вот тут-то мы и подходим к самому грустному. Без сяких преувеличений - это трагедия моей жизни.

- Что ж, поведай мне трагедию своей жизни.

- Однажды утром я проснулся и увидел, что он пишет – сам, каким-то невероятным образом исхитряясь удерживаться стоймя на хвосте. Первая фраза, которую он осилил, была: «Лежащий навзничь только ввысь смотреть способен».

- Как же он удерживался на хвосте – даже опираясь на такую глубокую философию?

- Представь себе, удерживался. Правда, недолго. Но я сразу заметил, что у него есть талант – этого у него не отнимешь. Я быстро научился держать его так, чтобы ему было удобно писать подолгу, не уставая. И он писал! Я и оглянуться не успел, как из-под его хвоста вышел целый роман. «Нагишом пресмыкаясь в траве» - так он его назвал. Книга произвела сенсацию и стала бестселлером. Её расхватывали, как горячие пирожки.

- Не удивительно – с таким пикантным названием, - заметила Джуди.

- Ещё бы. Он же не удосужился предупредить, что все персонажи – змеи. Почти сразу же вслед за тем он выдал новую вещь – «Гадкий ужонок». Она тоже разошлась практически мгновенно. Женщины думали, что это сказка вроде «Гадкого утёнка» и покупали книжку своим детям.

- Сочное название - если знать, что история не для детей, - заметила Джуди.

- Подрастающему поколению пришлось по вкусу, можешь мне поверить. Зачитывались и под подушку прятали. Но третья вещь – «Любовь аспидов» - оставила за флагом первые две. Она произвела самый настоящий фурор. В Бостоне её даже запретили, - добавил Джин с вполне понятной гордостью.

- Но это же замечательно! Вы заработали уйму денег. Где же тут трагедия?

- Было замечательно. Мы и правда заработали уйму денег, и после заполнения налоговой декларации осталось достаточно, чтобы купить этот дом и жить в нём несколько лет, платя налоги. Но теперь деньги кончились, а шедевров он больше не выдаёт. Вот почему мы не можем пожениться – во всяком случае, в обозримом будущем. Мне просто не на что жить. Понимаешь, мне за все эти годы не удалось продать ни одной картины.

- Он что, больше не пишет?

- Ещё как пишет. С утра до вечера.

- Ну, так что же, вдохновение больше не приходит?

- О, нет; пишет он гениально, – вздохнул Джин, усаживаясь и пристраивая Бумагомарателя у себя на колене. -  Он неиссякаем – ни в прямом смысле, ни в переносном.

- Так в чём проблема?

- Его, видишь ли, потянуло на классику! – в отчаянии выпалил Джин. – Пристрастился к ней и слышать не желает ни о чём другом! Думаешь, я не пытался вразумить его? Я писал ему; я умолял, говорил о надвигающейся катастрофе, взывал к благоразумию и к милосердию, и к чему только не взывал. Всё бесполезно. Оставаясь глух к моим мольбам, он с упоением продолжает работать над задуманным произведением «Мой извилистый путь по Великой Равнине: история уроженца прерий». Сюжет занимателен и поучителен; стиль и манера изложения выше всяких похвал, он создаёт истинную эпопею… на трёх тысячах страниц!

- Но, Джин, классика – это такая прелесть! – запротестовала Джуди. – Я помню, читала, когда училась в школе. И когда-нибудь обязательно почитаю что-то ещё.

- На эту прелесть бумага уходит тоннами, - с горечью пояснил Джин. – И если даже рукопись в семьсот пятьдесят тысяч слов удаётся закончить, потом надо начинать работу с начала – чтобы ужать её до семидесяти пяти тысяч слов, потому что это максимальный объём, который берут в издательствах. Представляешь себе, что это такое – сократить рукопись в десять раз? Ну, конечно, если удастся ужать её до приемлемых семидесяти пяти тысяч, то там уж редакторы сами сократят её до пятнадцати тысяч, чтобы уместить на пятнадцати журнальных страницах – и тогда дело в шляпе, можно считать барыши. – Он вздохнул тяжело и безнадёжно. – Да только Бумагомаратель просто не успеет. Эти змейки так долго не живут. Но его всё это нисколько не интересует. Знай себе пишет и пишет, вдохновенно и упорно. А я из-за его вдохновения скоро останусь без гроша в кармане, без куска хлеба и без крыши над головой!

- И ты ему позволяешь? – возмутилась Джуди.

- Я просто не знаю, как ему помешать. Поначалу я думал, что нашёл выход. Когда он только взялся за свою «Историю», мы с ним заспорили, и он надерзил мне. Сказал, что я ничего не понимаю в литературе, и вообще у меня нет никакого вкуса. В общем, он разошёлся и так разозлил меня, что я выдавил ему на хвостовой канал хорошую дозу клея и подождал, пока клей не застынет. Я рассчитывал, что если он не сможет писать, то волей-неволей станет сговорчивей.

- И что же?

- А ничего. На следующее утро он писал, как ни в чём не бывало. Этот гадёныш додумался содрать клей об тёрку для сыра.

- О! – выдохнула Джуди в негодовании.

- Как видишь, его ничем не проймёшь.

Они немного помолчали.

- Что ж, - сказал Джин с деланной небрежностью, - не пропадём. Продадим дом и снимем на вырученные деньги жильё в каком-нибудь районе подешевле.

- Воображаю себе этот район. Сплошные трущобы. – Говоря это, Джуди извлекла из красной сумочки блокнот и ручку и принялась писать. - Я придумала лучше. – Она выдернула листок и протянула Джину. – Дай ему.

Бумагомарателю.

Ультиматум.

Или ты сейчас же начинаешь писать то, чего ждёт от тебя твой хозяин, или мы вызываем за тобой ловца из Службы очистки города от бродячих животных!

- Нет! – Молниеносным движением Джин прикрыл Бумагомарателя ладонью. – Я этого не сделаю!

- Конечно же, нет, глупый! Мы просто припугнём его, чтобы стал покладистее.

- Я даже в шутку ему такого не скажу. – Джин вскочил и порывисто прошёлся по комнате. – Служба очистки от домашних животных! Да как тебе такое вообще могло в голову придти!

Видя, что он рассержен не на шутку, Джуди решила не настаивать.

- Ладно. Как насчёт этого: пусть сейчас же прекратит писать, пока мы не договоримся, не то в жизни не получит больше ни единого листка бумаги, и ни одной книги мы ему больше не дадим.

- Об этом я и сам думал. Но не слишком ли это жестоко – принуждать литературного гения?

- Вовсе нет, - убеждённо сказала Джуди. – Ведь сейчас он растрачивает свой талант понапрасну, работая над книгой, закончить которую ему жизни не хватит. Заставив его переключиться на что-то более реальное, мы поможем ему реализоваться!

- Ну, если так, - раздумчиво произнёс молодой человек.  – Ладно, Бумагомаратель. Ты слышал, о чём мы сейчас говорили и прекрасно всё понял. Чтобы ни единой буквы, пока мы не договоримся. Иначе не видать тебе больше ни книг, ни бумаги.

Бумагомаратель, который, когда Джин поднялся, соскользнул с его колена и с необыкновенной быстротой принялся писать на оставленном Джуди листке, разом прекратил своё занятие. Некоторое время он бесцельно ползал по страничке, а молодой художник и его подруга следили за ним, затаив дыхание. В конце концов он свернулся калачиком и заснул.

Весь остаток дня он не пошевельнулся.

- Представляешь, он обвёл нас вокруг пальца.

Такими словами Джин встретил Джуди, когда она пришла к нему в студию на следующий день.

- Он ещё не знает, что я знаю. Я обнаружил всё чисто случайно.

Бумагомаратель тем временем, совершенно забыв об их присутствии,  увлечённо скользил на хвосте по полям разбросанных по полу газет.

Джуди присела на корточки и принялась разглядывать их, ожидая увидеть на полях слова, написанные теми желтовато-коричневыми изящными буквами, о которых говорил Джин; но хвост Бумагомарателя скользил по бумаге, не оставляя на ней ни малейшего следа.

- Он что, не пишет? – недоумённо спросила девушка.

- Ещё как пишет!

- Но тут же ничего…

- Нет, ты только погляди на него! – воскликнул Джин, оборвав её на полуслове. – Он опять за своё!

Бумагомаратель прекратил писать и лежал на бумаге, содрогаясь, словно в приступе малярии. Припадок длился с полминуты; затем бумагомаратель поднялся и вновь самозабвенно заскользил хвостом по полям газеты.

- Бедняжка, - жалостливо вздохнула Джуди. – Гений, лишённый способности творить. Как он, должно быть, страдает…

- Страдает он, чёрта с два! – буркнул Джин. – Знаешь, до чего он додумался, этот страдалец? Центрифугирует собственную кровь! Гемоглобин отделяется, и результат – симпатические чернила!

- Какие чернила?

- Да невидимые же! Которые проявляются при нагревании!

- Вот обманщик! – воскликнула Джуди. – А я его ещё жалею, подумать только! Ну, сейчас  я ему всё выскажу! Послушай, ты, - в гневе обратилась она к Бумагомарателю. – Есть у тебя хоть капля совести? Как ты можешь…

Бумагомаратель, очевидно, мог. В знак того, что может, он даже нахально перешёл на видимые чернила.

- Как ты вообще его поймал? – спросила Джуди, устав отчитывать нахальную змейку.

- Мне надо было снять с плиты горячую кастрюлю. Тряпки не оказалось под рукой, и я схватил газету. Она нагрелась, и на ней проступили буквы.

- Бумагомаратель, миленький, - горячо заговорила Джуди, снова склоняясь над змейкой, - ну, как ты не понимаешь, что твоему хозяину надо на что-то жить? Неужели ты допустишь, чтобы он голодал? Так-то ты предан своему хозяину? Так-то ты платишь ему за любовь и заботу?

Но в чём же преданности Красота, ответствовал Бумагомаратель высокопарно. Где в Самоотречении или Жертве Радость? Цель Высшая, чтоб посвятить ей каждый миг, тебе отпущенный Судьбой Неумолимой? Дни промелькнут и не вернутся, и понял я: вся Радость, Наслажденье всё – в Творении лишь. Ничто другое Времени не стоит. Растрачивать же дни свои – преступно!

- Ну уж нет, - запротестовал Джин. – Люди вовсе не так эгоистичны.

Не человек я.

- Довольно, - решительно произнёс Джин, обернувшись к Джуди. – Бумагомаратель прав. Я вёл себя недостойно. Отныне пусть пишет, что хочет!

- Но мы же не сможем пожениться! Что же, прощай все наши надежды?

- Пока что да, - ответствовал Джин, со стоическим терпением принося Бумагомарателю со своего письменного стола пачку чистых листов. – Может, со временем мои картины начнут покупать, - добавил он без особой уверенности.

- Гадёныш, - процедила Джуди, с ненавистью глядя на Бумагомарателя, который уже снова безмятежно писал, загадочно поблёскивая глазами-рубинами.

- Не говори так, - горячо сказал Джин. – Теперь я вижу, что вёл себя с ним, как последний эгоист. Держал его в четырёх стенах.  Уезжал на этюды – а его оставлял взаперти, чтобы он не мешал мне! Правда, скучать ему не приходилось – он был занят, он писал. Но всё его знание жизни и людей почерпнуто из книг; я лишал его возможности видеть реальную жизнь; а как же можно писать настоящую классику, не соприкасаясь реальностью?

Джуди уловила намёк, и выражение ярости исчезло с её лица, уступив место благому порыву.

- О да, ты прав! Бедный, бедный Бумагомаратель! Но как ты собираешься искупить несправедливость?

- О, Джуди, я так рад, что ты меня спросила! – Молодой художник раскинул руки, словно желая обнять весь мир. – Отныне я повсюду буду брать его с собой. Он будет моим неразлучным спутником. Прочь из затхлого дома - под открытое небо, на простор, открытый всем ветрам. А когда хлынет дождь, мы укроемся в заполненных гуляками тавернах, где жизнь бурлит во всех её проявлениях, где кровь разогревается, и вспыхивают ссоры, где люди сбрасывают с себя условности и не сдерживают порывов, где звучит музыка и танцуют буги-рок. Лишь теперь я понял, что просто обкрадывал его, держа здесь.

- Погляди-ка на Бумагомарателя, - перебила Джуди, указывая. – Он бросил страницу на середине и теперь пишет на чистом листе.

Пожалуйста, не надо в дождь и ветер. Пожалуйста, не надо в заполненные гуляками таверны, где жизнь бурлит во всех её проявлениях. Я не выношу буги-рока.

- Личные пристрастия ещё не причина прятаться от реальности, - упрекнул Джин. – И потом, всё не так страшно. Если уж на то пошло,  в современном буги-роке куда меньше дёргания, чем в старинном рок-н-ролле. И ты не можешь писать о жизни, не соприкасаясь с нею.

Но я же слышал буги-рок, осторожно вывел Бумагомаратель. В одном баре в западной части города, куда ты взял меня как-то раз. И там было довольно грязно и шумно; так что я достаточно ознакомился с этой стороной жизни, чтобы писать о ней, не нуждаясь в дальнейшем её изучении.

- Ну, это когда было, - заспорил Джин. – Знаешь, сколько новых мелодий с тех пор появилось? Да недели же не проходит, чтобы не вышел новый диск! Ты даже не представляешь, сколько классных хитов пропустил, сидя в четырёх стенах. Да ты сам скажешь мне спасибо, когда окунёшься с головой в настоящую жизнь, вот увидишь! Решено: долой затворничество! На волю! Сегодня, сейчас!

Бумагомарателя стало трясти.

- Осторожнее,  не то твоя кровь центрифугируется, - заботливо сказала Джуди.

- День, за днём, месяц за месяцем, год за годом реальность жизни проникает в нас, - глядя в потолок, вдохновенно продолжал Джин, - входит в плоть и кровь тех, у кого хватает духу шагнуть ей навстречу.

На этот раз Бумагомарателю не удалось справиться с конвульсивной дрожью. Понадобилось несколько минут тщательно отработанных движений, чтобы гемоглобин его вновь соединился с плазмой крови, и он смог написать.

Это просто жестоко – обрушить на меня самые уродливые стороны жизни, когда я хочу всего лишь спокойно читать хорошие книги и наслаждаться фугами Баха.

- Никакой жестокости тут нет. Ты разделишь со мной все горести и радости. Эта та жизнь, которую я выбрал для себя, когда решил стать художником. Разве можно изображать или описывать то, чего не знаешь? Тот, кто задался целью создать серьёзное литературное произведение, не имеет права укрываться реальности.

Бумагомаратель ещё подёргался с самым жалким видом, затем привстал на хвост и осторожно написал.

Собственно, задуманный мною сюжет вовсе не так серьёзен. Причиной недоразумения, по всей видимости, стало заглавие. «Мой извилистый путь по Великой Равнине: история уроженца прерий» и впрямь звучит излишне глубокомысленно.  Возможно, мне стоит сменить его на «Хладнокровные и смертоносные Дикого Запада».

- Ну, это совсем другое дело! – вскричал Джин, стараясь скрыть блеск глаз. - Но если ты не намерен писать серьёзную литературу, кто же станет сопровождать меня на зарисовки?

Возьми с собой свою женщину. Скажи, что если она откажется, мы вызовем за ней ловца из Службы очистки от бродячих животных.

- Думаешь, он это серьёзно? – озадаченно спросил Джин.

- Глупый, конечно же, нет, - счастливо сияя, ответила Джуди. – Он просто хочет припугнуть меня, чтобы я была покладистее.